Россияне старшего и среднего возраста помнят вышедшую в начале 1980-х гг. повесть Александра Афанасьева «Гать» и радиоспектакль по ней, называвшийся «Срока давности не имеет». По его сюжету группа сотрудников МВД расследует дело о гибели партизанского отряда в лесах Белоруссии. Именно из него большинство наших сограждан, далёких от юриспруденции, впервые и услышали, что в международном праве есть такая категория, как «преступления против человечности» (англ. crimes against humanity): группа преступлений против жизни, носящих массовый характер. А не так давно в свет вышла книга с названием «Срока давности не имеет», посвящённая огромной работе, которую провели Генеральные прокуратуры и Следственные комитеты Беларуси и России. В ней приводятся леденящие душу факты зверств, которые творили фашисты на земле Беларуси, Ленинградской области в отношении блокадного города.

В последние десятилетия мы время от времени слышим, что где-то – как правило, в Австралии, в Латинской Америке – арестовывают и предают суду людей очень преклонного возраста, в молодости причастных к ужасным делам Третьего рейха. И это не вызывает сочувствия: не только по закону, а и по совести такие преступления не должны иметь срока давности. Сегодня к преступлениям, не имеющим срока давности, относят терроризм, геноцид, экоцид и другие тяжкие деяния. Человека, который их совершил, будут судить и накажут, сколько бы лет ни прошло.
Вне таких исключительных случаев закон устанавливает срок, чтобы найти виновного и доказать его вину. Если следствие не успеет этого сделать, преступника перестанут преследовать. Истечение срока давности обязывает суд закрыть дело, даже если речь идёт об особо тяжких преступлениях (самый большой срок давности в современном российском законодательстве – 15 лет). И конечно, экономические преступления не относятся к особо тяжким. Однако в последнее время именно в отношении них появляются тревожные тенденции. Осветить ситуацию подробнее мы попросили председателя Первой коллегии адвокатов Алтайского края, адвоката, DLA Владимира Зайцева.

– Эффективность юридической ответственности, как одного из важнейших средств защиты права от нарушений, достижение стоящих перед ней целей и задач находятся в прямой зависимости от соответствия процесса её применения основным принципам, сформулированным юридической доктриной, – пояснил Владимир Викторович. – Наряду с законностью, обоснованностью, справедливостью и другими принципами юридической ответственности, принцип своевременности отражает её правовую природу и назначение.

Содержание данного принципа можно раскрыть в ряде ключевых требований. Первое предполагает ограниченность временными рамками деятельности уполномоченных органов по установлению факта правонарушения, сбору и анализу фактических обстоятельств его совершения, осуществлению правовой квалификации, выбору вида и меры юридической ответственности к правонарушителю. В таком случае речь идёт о процессуальных сроках, установленных для различных стадий правоприменительного процесса. Второе заключается в установлении пределов во времени для заинтересованного лица (органа публичной власти, осуществляющего правоприменение, либо субъекта, чьё право нарушено и который намерен защитить его в суде) предъявить соответствующее требование, что образует правовую категорию «исковая давность» в гражданском праве и «срок давности привлечения к ответственности» в уголовном и административном праве.

И если целью института исковой давности в гражданском праве являются упорядоченность отраслевых отношений и дисциплинированность их участников, а также своевременность использования своего права на судебную защиту, то в уголовном праве время срока давности имеет целью ограничить возможность реализации правомочия государства на преследование и привлечение к ответственности совершившего преступление лица. Названные цели находят своё подтверждение в положениях конституционных норм, устанавливающих запрет на бессрочность вмешательства государства в отношения имущественного характера, который, на наш взгляд, служит обеспечению защиты института собственности и рыночной экономики в целом.

Следует заметить, что, получив закрепление в нормах различных отраслей действующего законодательства, названный правовой институт носит комплексный, межотраслевой характер. Вопросы, связанные с его применением, долгое время вызывают жаркие дискуссии как в науке, так и в правоприменительной сфере. Этому в первую очередь способствует противоречивая судебная практика по вопросу применения норм, устанавливающих срок исковой давности по делам, в которых истцом выступают органы прокуратуры с заявлением об изъятии имущества, полученного коррупционным путём, получившим название «антикоррупционные иски».

Действительно, в отдельных случаях суды, отталкиваясь от природы частноправовых отношений, стороны которых обладают равным правовым статусом относительно объекта и не находятся в положении властеподчинения, допускали применение исковой давности. К сожалению, примеров подобного подхода судов к использованию сроков давности в качестве правового обоснования своих решений, немного. В большинстве же случаев рассмотрения антикоррупционных исков суды исходили из приоритета публичных интересов и целей противодействия коррупции, в связи с чем делали вывод о неприменимости исковой давности к антикоррупционным искам. При этом судами игнорируется то обстоятельство, что органами прокуратуры используются в качестве правовых оснований заявляемых требований именно нормы гражданского законодательства.

Такое состояние судебной практики стало причиной обращения Краснодарского краевого суда в Конституционный Суд с запросом о пределах и основаниях применения норм Гражданского кодекса Российской Федерации, касающихся сроков исковой давности к делам, инициируемым прокуратурой, поставившим вопрос об их конституционности.

На сегодняшний день оптика юридического сообщества сфокусировалась на позициях Постановления Конституционного Суда Российской Федерации № 49-П от 31.10.2024 г. по делу о проверке конституционности статей 195 и 196, пункта 1 статьи 197, пункта 1 и абзаца второго пункта 2 статьи 200, а также абзаца второго статьи 208 Гражданского кодекса Российской Федерации, в связи с запросом Краснодарского краевого суда (далее – Постановление 49-П). Выраженные в нём правовые позиции в некотором смысле определили вектор для дальнейшего использования института сроков исковой давности при рассмотрении антикоррупционных исков.
Конституционный Суд Российской Федерации отметил, что целью установления сроков давности является как обеспечение эффективности реализации публичных функций, стабильности правопорядка и рациональной организации деятельности правоприменителя, так и сохранение стабильности правовых отношений и гарантирование конституционных прав лица, совершившего деяние, влекущее для него правовые последствия, поскольку никто не может быть поставлен под угрозу возможных негативных последствий на неопределённый или слишком длительный срок. Наличие сроков, в течение которых для лица во взаимоотношениях с государством могут наступить неблагоприятные последствия, представляет собой необходимое условие применения этих последствий (постановления от 27 апреля 2001 года № 7-П, от 14 июля 2005 года № 9-П и от 24 июня 2009 года № 11-П; определение от 3 ноября 2006 года № 445-О и др.) .

Кроме того, Конституционный Суд Российской Федерации исключил гражданско-правовую природу антикоррупционных исков, указав, что в числе прочих уполномоченный на предъявление иска об обращении в доход государства имущества и денежных средств прокурор действует, таким образом, не в целях восстановления нарушенных субъективных гражданских прав публично-правового образования, а в целях защиты общественных и государственных интересов, что соответствует характеру возложенных на прокуратуру Российской Федерации публичных функций (статья 129 Конституции Российской Федерации), связанных с поддержанием правопорядка.
Эти и прочие позиции, выраженные в Постановлении 49-П, в конечном итоге формируют следующую картину: к требованиям прокурора в рамках антикоррупционных исков сроки исковой давности в том смысле, какой они имеют в нормах гражданского законодательства, неприменимы. Это, в свою очередь, кардинально влияет на последующую правоприменительную практику и, по нашему мнению, может иметь весьма нежелательные для российской правовой системы последствия.

Кстати, важной оговоркой суда является то, что полученные выводы не могут быть автоматически распространены на решение вопроса о применимости или неприменимости исковой давности к иным, помимо указанных (антикоррупционных. – Прим. авт.), исковым заявлениям Генерального прокурора Российской Федерации или подчинённых ему прокуроров, направленным на передачу имущества публично-правовым образованиям или признание их права на имущество, в том числе основанным на нарушении порядка приватизации.

Хочется надеяться, что дела, связанные с исками прокуроров об оспаривании законности приватизации предприятий, останутся в установленных законом сроках исковой давности. Однако уже имеет место ряд прецедентов, когда это явно игнорируется (например, дело № А03-15486/2021 по иску Генеральной прокуратуры Российской Федерации об истребовании из чужого незаконного владения в пользу Российской Федерации государственного имущества в виде обыкновенных акций открытого акционерного общества «Кучуксульфат»).

Чтобы оценить перспективы использования правоприменителем нормативных положений, содержащихся в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации, попробуем смоделировать ряд кейсов, в рамках которых суды могли бы их использовать, чтобы определиться с возможностью или невозможностью применения сроков исковой давности. Особого внимания заслуживает вероятная практика аналогичного понимания бессрочности требований прокурора в рамках уголовного или административного судопроизводства.

Следует заметить, что высший орган конституционного контроля называет требование прокурора об изъятии имущества, законность приобретения которого не доказана владельцем, мерой государственного принуждения, представляющего собой негативные последствия совершения коррупционного правонарушения. А это в общей теории права определяется фундаментальной правовой категорией, название которой – юридическая ответственность. Её реализация невозможна без факта правонарушения. Здесь возникает вполне закономерный вопрос: может ли решение о привлечении к ответственности предшествовать процедуре установления факта совершения правонарушения и определения вины лица в его совершении? Очевидно, что нет. В качестве необходимого основания для применения мер публично-правового характера к лицу, являющемуся, по мнению государства, коррупционером, требуется правоприменительный акт уполномоченного органа. В данном случае это должно быть судебное решение о признании этого лица виновного в совершении коррупционного преступления или иного правонарушения.
Или, другими словами, применение мер принуждения, прямо не вытекающих из норм уголовного закона, а обусловленных нормами Гражданского кодекса РФ, на которые ссылаются органы прокуратуры, должно быть следствием юридического факта – правонарушения, для установления которого требуется самостоятельная правоприменительная процедура. В случае, когда встаёт вопрос о привлечении к ответственности, на первый план выходит не срок исковой давности, а сроки привлечения к ответственности, установленные уголовным законодательством, в том числе за совершение преступлений коррупционной направленности.

Второй кейс касается существующих или планируемых к приобретению в рамках инвестиционной деятельности прав на имущество, ранее находившееся в собственности государства, но в данный момент относящее к частной собственности. В случае инициирования прокурором иска об истребовании такого имущества из незаконного, по мнению прокурора, владения – с целью обеспечения защиты публичного интереса – применение вышеназванной позиции Конституционного Суда РФ может сгенерировать риск утраты имущества для добросовестного приобретателя. И даже институт приобретательной давности явно уступит фактически бессрочному правомочию контрольно-надзорных органов изъять имущество, являющееся объектом частной собственности 10 и более лет, предшествующих подаче соответствующего иска.

Демонстрируемая таким образом наибольшая ценность государственной собственности относительно частной, в какой-то степени презюмирование права прокуратуры подавать соответствующие иски в обход норме, ограничивающей во времени возможность подачи таких исков, представляет собой серьёзную угрозу устойчивости экономической и правовой системы государства, становится достаточным условием для реальных рисков утраты имущества или даже уголовного преследования.

И наконец, обратимся к возможному варианту распространения правовой позиции Конституционного Суда РФ на институт срока давности привлечения к ответственности. Проведение подобной аналогии не кажется нам ошибочным, поскольку, как уже отмечалось, Конституционный Суд РФ прямо подчеркнул особый публично-правовой характер требований прокурора, удовлетворение которых служит повышению эффективности механизма обеспечения правопорядка и служит целям социальной справедливости. И коль скоро возможность предъявить требование в интересах всего общества становится не настолько строго определяемой временными рамками, а подлежит оцениванию в рамках процесса судопроизводства, то такой вариант полностью исключать нельзя, ну или как минимум можно обсудить. Более того, учитывая, что Конституционный Суд своим собственным позициям, ранее сформулированным по срокам исковой давности, не придаёт абсолютный характер, вероятность расширения правоприменительного усмотрения в использовании данного института не является такой уж иллюзорной.

Освобождение от уголовной ответственности, в связи с истечением сроков давности уголовного преследования, представляет собой установленное законом правило: если государству в лице его компетентных органов не удалось в течение установленного законом разумного срока привлечь к уголовной ответственности лицо, совершившее данное преступление, то государство отказывается от уголовного преследования данного лица.

В соответствии с п. 3 ч. 1 ст. 24 УПК РФ уголовное дело не может быть возбуждено, а возбуждённое уголовное дело подлежит прекращению при истечении сроков давности уголовного преследования.

Таким образом, истечение срока давности является препятствием к началу или продолжению привлечения лица к уголовной ответственности. И в таком случае ни у кого не возникает вопросов о приоритете публичного интереса, заключающегося в обеспечении неизбежности ответственности для правонарушителя, как это происходит с делами по антикоррупционным искам.

Согласно ст. 78 УК РФ лицо освобождается от уголовной ответственности, если со дня совершения преступления небольшой тяжести истекло два года, средней тяжести – шесть лет, тяжкого преступления – десять лет, особо тяжкого – пятнадцать лет; сроки по каждому преступлению исчисляются самостоятельно. Сроки давности уголовного преследования действующий закон связывает только с категорией преступления. К лицам, совершившим преступления, предусмотренные ст. 205, 205.1, 205.3, 205.4, 205.5, ч. 3 и 4 ст. 206, ч. 4 ст. 211, ст. 353, 356, 357, 358, 361 УК РФ, а равно совершившим сопряжённые с осуществлением террористической деятельности преступления, предусмотренные ст. 277, 278, 279 и 360 УК РФ, сроки давности не применяются.
Максимальный срок давности привлечения к ответственности, предусмотренный для особо тяжких преступлений (15 лет), учитывает степень их общественной опасности. Но когда идёт речь о реализации права требовать в судебном порядке изъятие имущества, ранее относившегося к государственной собственности, как незаконно приобретённого, он не может и не должен быть бесконечно долгим.

Важным является исчисление срока давности привлечения к ответственности. Как отмечает Пленум Верховного Суда Российской Федерации в своём Постановления от 27.06.2013 г. № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности», под днём совершения преступления, с которого начинаются течение и исчисление сроков давности привлечения к уголовной ответственности, следует понимать день совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий.

При чём тут уголовное преследование и вышеназванное Постановление Конституционного Суда РФ, в чём связь? Представим ситуацию: более тринадцати лет назад одно или несколько физических лиц в нарушение установленного законом порядка, то есть, совершив правонарушение, приобрело право на имущество предприятия, относящегося в государственной собственности. Об этом контрольно-надзорным органам стало известно только сейчас, и по этому поводу государство обращается в суд, предъявляя исковые требования об изъятии и рассчитывая вернуть всё в первоначальное положение, обеспечив тем самым защиту публичного интереса. Возникает дилемма: если для защиты публичного интереса допускается усмотрение в определении сроков исковой давности, то как быть со сроками давности привлечения к ответственности? Тем более если учесть, что в обоснование незаконности владения имуществом положен факт противоправного деяния, квалифицируемого как преступление и находящегося в далёком прошлом, куда орган обвинения не имеет права вернуться с учётом срока давности привлечения к ответственности. Какую траекторию действий правоохранительная система выберет в таком случае – сложно прогнозировать.

Резюмируя, отметим: с принятием Постановления 49-П Конституционный Суд Российской Федерации предпринял весьма дискуссионную по своему содержанию попытку разрешить возникшее противоречие в понимании назначения и оснований применения сроков исковой давности и в какой-то мере привнёс ясность в дела, связанные с антикоррупционными исками прокурора. Само по себе это является важным шагом в укреплении механизма правового регулирования, однако за рамками названного судебного акта остались иные категории схожих по предмету дел, где не менее остро проявляются проблемы использования института исковой давности, что сохраняет почву для произвольного, порой искажённого правоприменительного подхода к нормам, формирующим этот правовой институт.

Библиографический список

1. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.06.2013 г. № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности».
2. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации № 49-П от 31.10.2024 г. по делу о проверке конституционности статей 195 и 196, пункта 1 статьи 197, пункта 1 и абзаца второго пункта 2 статьи 200, абзаца второго статьи 208 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с запросом Краснодарского краевого суда.
3. Уголовное право России. Части Общая и Особенная: учебник / под ред. А. В. Бриллиантова. – 3-е изд., перераб. и доп. – Москва: Проспект, 2021. С 305.